Лакли долго стучал в дребезжащее грязное окно в цветных разводах, пока всё-таки не скрипнула входная дверь, и раздраженный женский голос с крыльца не произнёс:
— Что вам нужно? Здесь живут мирные люди.
— О, не пугайтесь, мадам, я не причиню Вам зла, — сняв шляпу, заглянул через забор ковбой в тельняшке.
По двору раздались мягкие шаги, чиркнула остриём о каменную дорожку совковая лопата, и Лакли слегка напрягся, удивившись такой мере предосторожности. Отодвинув щеколду калитки, женщина с лицом, покрытым редкими оспинами, приоткрыла почерневшую от времени деревянную дверь на пол-локтя.
— Простите, Вы Мария Гавалло?
— Да. Но я Вас не знаю, — отрывисто и несколько пугливо бросила старушка, собираясь уже закрыть калитку.
— Та ли Вы Мария, что двадцать лет назад принимала роды у герцогини Женевьевы де Фоксентротт?
За калиткой вдруг замерло дыхание жизни. Но через секунды три калитка с силой захлопнулась и торопливо бряцнул засов. Лакли поспешил спросить:
— Чего Вы так испугались, мадам? Я всего хотел убедиться, что…
— Уходите, сударь, — взволнованно раздалось со двора. – На беду Вы пришли. На беду. Не знаю я ничего. Ничего. Оставьте все меня в покое.
Последнюю фразу женщина буквально выкрикнула на повышенных нотах. Она швырнула тяжёлую лопату в забор и быстро зашагала к дому.
Лакли постоял с минуту, ничуть не удивлённый таким приёмом и лишь вздохнул:
— И, кажется, я убедился.
Он уже несколько недель совершал свои поиски, опрашивая кого только можно о событиях двадцатилетней давности. Но стоило Моррису завести об этом разговор, как от него шарахались, как от прокаженного и тут же испарялись в пространстве, крестясь и оглядываясь по сторонам.
Увы, но он крайне сожалел, что пока единственный свидетель тех злосчастных событий, художник Томас, раскрывший Мирабель тайну гибели семьи Фоксентротт, скоропостижно скончался от прободной язвы. И для Лакли не было сомнений в том, кто этому поспособствовал. Теперь была лишь слабая надежда на то, что кто-то еще мог присутствовать на месте злодеяния.
Лакли побрёл вдоль ручья, напевая что-то под нос, да как-то ноги сами понесли в гору и он шаг за шагом, порог за порогом, вновь оказался на небольшом каменистом уступе, выше которого уже сбрасывал свои прозрачные воды хозяин горы Сияния – бородатый сивый водопад. Брызги его волос разбивались о гладкое плато, выдалбливая какой-то таинственный живописный шедевр, зашифрованный от людского понимания.
Но, к сожалению Лакли не умел читать водяные разводы на камнях. Зато именно здесь в еле приметном для глаз гроте, закрытом водяной пеленой и опасно скользким плато был вход в пещеру, где совершенно не было слышно шума водопада и было очень сухо и тепло.
Моррису полюбился этот грот. Он часто останавливался здесь посидеть у костра, а непрерывное созерцание падающей перед тобой стены воды само собой накатывало на него размышления о философии, природе и вообще о бренности жизни. Но он представить себе не мог, что там, в глубине пещеры, куда почти не добирались языки пламени костра, находился еле приметный колодец. Лакли случайно обнаружил его, когда искал какой-нибудь хворост. Он приподнял вязанку и увидел верёвочную лестницу, уходящую вглубь. Посветив фонариком, Лакли с трудом разглядел какие-то ряды деревянных бочек, покрытых мхом, и громко крикнул. Звонкое эхо разнеслось по ширине и выплеснулось мощным басом наружу. Значит, колодец был неглубоким.
Проверив канаты лестницы на прочность, Лакли досадливо покачал головой, но всё же решился, ухватившись за оба конца опустить своё тело вниз, параллельно шахтному стволу. Он осторожно погружался вглубь, сопровождая свой путь мелкой опадающей породой и какой-то пыльной крылатой живностью. Наконец, довольный тем, что прогнивший канат выдержал вес его тела, он осветил фонариком пространство вокруг.
Помещение, выдолбленное в камне, напоминало мрачную эпоху инквизиции – то ли тюрьму, то ли монастырский погребок. Длинный ряд дубовых досок окружал все стены. Его же поразило другое. Стены пещеры излучали свет. Причём световая аура различалась по оттенкам в разных зонах. Там, где висели связки травы, похожей на полынь, всё было подсвечено фиолетовым тоном. Там, где от стены к стене висели засушенные плоды груш, свет менялся на тёмно-лиловый. Воздух же посреди комнаты от преломления всевозможных лучей искрился живой радугой.
В несколько ярусов на полках стояли какие-то банки, но разглядеть, что внутри – не было возможности. Грузовые бочки высились одна на другой по одной стороне стены. Лакли обрадовался возможности отхлебнуть старинного вина и пытался прочитать надписи на бочках, но не владел настолько хорошо латынью для этого. Он достал нож и откупорил затычку на одной из бочек. На него тут же хлынула красно-синяя жидкость. Но это было не вино, что ужасно огорчило страдающего от жажды Морриса. Он попытался принюхаться, но жидкость напоминала голубичный отвар в крови быка. Полагая, что в остальных бочках тоже сокрыты подобные зелья, он полоснул светом фонарика в другой угол пещеры.
Перед ним будто вырос целый лес из хвороста, некоторые кустарники росли прямо на камне, другие же висели замороженными лианами гирлянд над острыми зубастыми сталактитами. В углу стояли три бадьи. Лакли с трудом сдвинул крышку одной из них: во льду были заморожены диковинные ягоды, фрукты и грибы. Всё было настолько свежим, что можно было сразу брать и есть.
— Прямо жилище лесной феи, — усмехнулся Лакли. – Похоже, что здесь был склад. Впечатляюще. Хозяин этого склада знал толк в хранении трав, не говоря уже о богатом выборе. А эти настойки…неужели это пили? А скорее всего, этим лечили. Дааа, — вновь протянул Лакли и облокотился о сноп травы у стены. Вдруг сноп куда-то провалился и перед Лакли открылся вход в узкий коридор. Он тут же метнул в туннель луч света и заметил где-то вдали серое облачко, будто откуда-то сбоку пробивался бледный свет. Моррис двинулся вперёд. Метров через 300 он упёрся в железную кованую дверь с огромным ржавым кольцом. Он со всей силы потянул на себя и «О, святые угодники»! Лакли угодил прямо в лабораторию Женевьевы, что находилась под дворцом.
«Да здесь была налажена целая сеть – со склада прямо во дворец». Он еще раз осмотрелся вокруг. Пробираясь сквозь груды каких-то ящиков, Лакли добрался до стеклянного шкафа. Внутри стояли огромные бутыли с заспиртованными корнями, на некоторых бутылках были нарисованы черепа с перекрещенными костями, даже сейчас вселяющие известную опасность.
«Странное дело», — подумал он. «Если есть склад, лаборатория, то где же…где же была приёмная? Хоть какие-то следы лечения». И он нашел их. В соседней комнатке, откуда вёл ход в еще один тоннель и далее наружу к подножию горы, Лакли обнаружил мраморный сейф. Вскрыв замок ножом, Моррис достал алмазную шкатулку, в которой обнаружил горсть драгоценных камней, золотой крест и литографию с изображением мужчины и женщины. Невольно Моррис залюбовался красивой парой. «Да, были люди раньше. Надо хоть самому побриться». Под шкатулкой лежала толстая общая тетрадь. Бросив взгляд на надпись на обложке, сделанную каллиграфическим почерком, он тут же воскликнул:
— Это то, что нужно!
Перелистывая слегка отсыревшие страницы, заполненные убористым почерком, Лакли читал фамилии, заболевания, диагнозы, даты и методы лечения. Это был в своём роде журнал учёта посещений. Перед глазами Лакли проходили десятки незнакомых имён, пока…пока одно из них не показалось ему знакомым. «Ага, так-так. Вот оно что». Он читал, и это было не так увлекательно, как давало в руки Лакли еще один шанс. Он тут же захлопнул дверцу сейфа, сунул в карман куртки тетрадь и выбрался наружу.
В окошко вновь постучали. Мария выглянула и рукой показала убираться. Но Лакли упорно продолжал требовать открыть ему дверь. Через минуту дверь отворилась и женщина крикнула:
— Я же Вам ясно сказала, чтобы Вы уходили. Я не хочу ни с кем разговаривать.
Уверенный ответ незнакомца обескуражил пыл женщины:
— А я вот думаю, что теперь Вы захотите со мной поговорить. По душам, мадам.
— Вы обнаглели, сударь. Я сейчас полицию вызову.
— Полицию? А что Вы им скажете, если Вы столько лет дрожите от каждого шороха?
Мария стояла у забора и топталась на месте, словно дрессированный медведь на цепи, не понимающий, чего от него хотят и какую команду ему предстоит выполнить.
— Мне нечего Вам сказать. Мария повернулась и направилась к дому.
— У Вас нет сердца, мадам. Ваша хозяйка когда-то спасла жизнь Вашему сыну, а теперь Вы не хотите спасти жизнь её единственной дочери! Так Бог же Вам судья.
Послышался шум упавшего ведра с водой и тяжёлый удар чего-то мягкого о каменную дорожку. Лакли, не мешкая, перепрыгнул через забор и бросился к лежащей под вишней женщине.
— Ну-ну, Вы слишком чувствительны, несчастная.
Он взял её на руки и внёс в дом.
Выпив капель, Мария начала приходить в себя.
— Ах, сударь, зачем Вы мучаете меня? Прошло ведь столько лет.
Она приложила к глазам платок.
— Как Ваш Вернон?
— С ним всё в порядке. Он живёт с семьёй на севере. У него хороший дом, трое детишек…Тут Мария осеклась.
— Дай Бог им счастья и богатства, — искренне пожелал Лакли.
— Хорошо, мистер. Спрашивайте, — покорно согласилась женщина.
— Расскажите, что произошло в тот осенний день двадцать лет назад в роддоме?
Мария закрыла глаза, и болезненная судорога волной прошла по её измождённому лицу.
— Роды Её Светлости проходили четыре часа. И это были четыре часа кошмара и борьбы не только за жизнь ребёнка, но и за жизнь матери. К сожалению, неправильное положение плода, узкий таз и обильное кровотечение. Девочка родилась просто прелестная. А вот мама…. Мы подключили к ней аппарат искусственного дыхания и пытались остановить кровь. В конце концов, удалось локализовать процесс. Я вышла в соседнюю процедурную отдохнуть, очень хотелось спать. Её Светлость лежала под капельницей, состояние было более менее стабильное, но она металась словно в бреду. И тут… Чело Марии исказилось вуалью ужаса.
— Ну! Ну, говорите же, — схватил её за плечи Лакли.
— Ой, не торопите меня, сударь. Это ужасно.
— Простите. Мария, это всё очень важно. Что случилось потом?
— Скрипнула входная дверь, послышались цокающие шаги охотничьих сапог. Я почувствовала, что кто-то подошел к кровати госпожи Женевьевы. Я на цыпочках подкралась к занавеске, прикрывающей вход в процедурную, и увидела картину: Над госпожой склонился мистер Ферди. В его глазах было столько злорадства. Он будто был счастлив. Он приблизил лицо к уху Её Светлости и произнес:
— Вы слышите меня, дорогая?
Госпожа дёрнулась и скривила губы, услышав мерзкий голос. Будто какие-то ужасные воспоминания пронзили её душу. Она открыла глаза, и в них было столько ненависти. Но говорить она не могла. Большая потеря крови. Я представляю, как тяжело было бедняжке. А он продолжал:
— Какая Вы были лапочка, а теперь просто рухлядь. Что скажет Ваш муж? Он просто побрезгует теперь знаться с Вами, герцогиня.
Я сжала зубами маску, чтобы не вскрикнуть. Миссис Женевьева мотала головой по подушке, и каждое его слово причиняло ей невыносимые страдания. Ей так хотелось ответить ему. Она стонала, что-то бормотала губами, но тщетно. А он продолжал:
— Ну ничего. Не бойтесь. Теперь Вам не следует опасаться гнева Лайонела. Его вообще не будет. Не будет! Он умер. Сорвался с водопада. О, каким прекрасным было его лицо в последний момент жизни. Теперь мы снова вместе.
Мерзавец захохотал прямо ей в ухо. Женевьева застонала сильнее, широко открывая рот, пытаясь захватить как можно больше воздуха, и стала кашлять от невыносимого спазма. Ферди что-то добавил в раствор капельницы и, послав воздушный поцелуй бедной герцогине, вышел из комнаты. Я так перепугалась, что еще пять минут стояла в ступоре. Потом влетела в комнату и поменяла бутылочку, но поздно. Довольно большая доза странной зеленой жидкости уже вошла в кровь её Светлости. А через полчаса….. госпожи не стало.
Лакли вытер пот со лба и налил еще 20 капель корвалола для Марии.
— Выпейте, мадам. Выпейте. Мария, простите, но в Вашем пересказе прозвучала фраза этого Ферди, что мол «Теперь мы снова вместе». Что это значит?
Мария замялась и опустила голову к груди. Ей так не хотелось говорить. Она предпочла бы провалиться под пол, но только не это признание. Лакли поднял подбородок женщины, в глазах которой стояли слёзы.
— Мария, прошу Вас. Ничего не бойтесь. Мы не оставим Вас теперь.
В голосе Лакли было столько уверенности и правды, что из бедной акушерки слова потекли сами собой:
— Месяца за два до родов, когда господин Лайонел отбыл за моря на важный шахматный турнир, миссис Женевьеву….
— Ну! Ну же! – умолял Лакли.
— Её…изнасиловали.
Лакли припал к спинке дивана:
— Я так и знал. Поэтому такие роды?
Мария кивнула сквозь слёзы.
— Откуда Вы об этом узнали?
— Мой сын тогда находился в её лаборатории, лежал за стенкой в лихорадке после укусов стаи шершней и всё слышал. Для Её Светлости это оказался такой стрессовый удар, который она испытывала вплоть до родов. Признаться мужу в бесчестье для неё было равносильно смерти.
— Это был он?
Она кивнула ещё раз.
— Мерзавец, — прошипел Лакли, сжимая рукоятку кортика у пояса. Он медленно встал с дивана и прошел на кухню. Набрав номер телефона, Моррис подождал, пока ответят:
-Торнтон, мне нужна помощь в защите свидетеля. Срочно. Это можно устроить? Отлично. Жду.
Мария вышла к нему, и внимательно заглядывая в глаза незнакомцу, спросила:
— Скажите, мистер, как девочка?
— Она красавица, — улыбнулся Лакли. – Ничего не бойтесь. Сейчас за Вами придут, и прошу Вас выполнять все инструкции этих людей. Они на Вашей стороне.
— Его посадят в тюрьму? – тревожно спросила Мария.
-За такое сажают не в тюрьму, — твёрдо отрезал Лакли. Он обнял женщину, поблагодарил её и попрощался.
Мария еще долго стояла и смотрела вслед удаляющемуся господину и почти без сил опустилась на лавочку во дворе. Огромный камень свалился с её души. И она лишь тихо произнесла, обращая свои слова к уже ушедшему Лакли:
— Спасибо Вам.
Автор публикации
Хватит писать! ЧИТАЙТЕ!
Невероятный диапазон романа. Лейтмотив высокой, благородной любви, пронизывая, создает сквозное звучание через роман.
Плохо написано, да?
Иными словами, вынашивали в себе свое детище. Лейтмотив — это главная составляющая всех великих симфоний в музыке. Можно быть не поклонником подобной литературы, но не признать, что это написано ВОСХИТИТЕЛЬНО, невозможно. И что самое удивительное, то и в этом случае, аппетит приходит во время еды. Автор сумел увлечь и заставил полюбить его героев и принять, обогатив себя еще и на такие понятия, которые превалируют в этом романе.
Вот Сальвадор Дали, или Рене Магрит при всей их признанной, мной, в том числе, -ГЕНИАЛЬНОСТИ, так и не заставили меня посещать их выставки, даже, если это будет трижды МОДНО и ПРЕСТИЖНО. Для меня очень важно -ПОСЛЕВКУСИЕ. Я могу войти в произведение автора и сразу чувствую его образовательный уровень, психическое состояние… И если агрессивность суждений присутствует хоть на йоту — это уже никогда меня не заинтересует. Вот, где-то так. Разумеется — это всего лишь Я и мое ощущение.
Конечно же, обогатив ТЕБЯ, а не себя.. Жаль, что нельзя редактировать свой коммент. Сори.
Я вас обожаю!
А после прочтения ваших произведений, теплая улыбка надолго располагает на моем лице и согревает меня. Я ценю все то, что меня греет. Особенно сейчас.
Это вам с Гарри.
А это вам от нас
СУПЕР!)))
С большим удовольствием встретилась со знакомыми героями!
Классно написана глава! Браво, Кариночка!)))
Да, солнышко. Я тоже о них очень скучаю…
